Чтоб я знала, что это такое и почему я это выкладываю.
Скажем так, этюд в цветистых эпитетах для заполнения пространства...
Пелена.
Он лежал на потрескавшихся камнях некогда гладко отполированного мраморного пола и неотрывно смотрел в небо.
Ещё полчаса, и ночь окончательно войдет в свои права, далёкие миры нестерпимо ярко засверкают на тёмно-синем полотне над его головой, а последняя полоска голубизны, окаймляющей опрокинутую чашу небес, сойдет на нет и растворится за горизонтом.
Спина начинала тихонько ныть от непривычно твердого камня под ним, мышцы шеи затекли от долгой неподвижности, и он боялся, что при попытке повернуть голову он себе что-нибудь потянет. Старый седой мох под пальцами уже давно был весь смят в порошок, соломина в зубах превратилась в измочаленную нитку, а вся вековая пыль, что он поднял, неуклюже взбираясь на башню, осела прямо на него и теперь нестерпимо щипала лицо и запястья. Он лежал здесь уже третий час.
Прикрыв глаза, уже в который раз он прогонял перед внутренним взглядом завораживающие картины утерянного прошлого – таким, как оно ему представлялось… Величественные башни замка сверкают в закатных лучах, торжественная процессия медленно обходит периметр донжона, звучит прекрасная музыка, подобной которой с тех пор никто не создал, серебряные знамена плещут по ветру… В сопровождении жрецов и советников наследник поднимается на башню… Его сверкающие одежды расшиты таинственными рунами, на голове его золотой обруч не дает свободно рассыпаться водопаду белоснежных волос, а в перламутровой дымке глаз сверкает лунная искра зрачков, когда он соизволяет остановить свой взор на чём-либо достаточно долго… Вот они на крыше, со всеми церемониями ему помогают лечь в центр тщательно прорисованного магического круга… Он проведет здесь ночь, внимая дыханию Вселенной, а на рассвете станет полноправным правителем этих земель, и золотой дракон прилетит к нему, чтобы склонить голову в поклоне перед новым хозяином…
Родители и наставники считали его увлечение древними легендами чрезмерным. Знакомые одногодки просто-напросто называли его психом – только за то, что он любил сидеть в старой городской библиотеке, часами перелистывая страницы книг – до древних свитков его никто не допустил бы, да он и не смог бы прочитать руны, которыми они были покрыты, но ему хватало и переводов-пересказов, собранных трудами поколений историков. Оставшееся время он проводил у карт, отыскивая на них руины замков и мечтая однажды увидеть их в живую, а не на фотографиях. Через какое-то время взрослые сдались и оставили его в покое. И даже разрешили ему съездить на каникулах сюда – в дельту реки, далеко от города, к остаткам дворца древних правителей этой земли.
И вот он лежал на вершине Башни Посвящения, как он называл её про себя, смотрел на гаснущее зарево заката и мечтал о белом одеянии и золотой короне. Ну или хотя бы о белых волосах и изящном телосложении легендарных Высших. Увы, все, что у него было, это уже неделю как немытые, неаккуратно стриженые черные волосы, болотного оттенка глаза, и бестолково длинные руки и ноги подростка. Про одежду и вовсе лучше было не вспоминать, особенно после дня лазанья по пыльным руинам под жарким июньским солнцем.
Но как же это прекрасно, и как ужасно, что это утеряно! Единение с природой… Властитель земли, слившийся с ней всем своим существом. Чувствовать жизнь вокруг, как свою собственную…
Вглядываясь в звездное небо до рези в глазах, до слез, шептал он в ночи самодельные молитвы и заклинания. Снова и снова представлял себе величественных драконов и единорогов, выходящих из леса навстречу ему. Облизывая пересохшие губы и сжимая замерзшие пальцы в кулаки, крепко зажмуривался и видел перед собой жрецов и флаги, слышал далекий шум толпы, и снова приходил в себя, вжимаясь спиной в быстро остывающие плиты пола. Почувствовать, ну хоть на секунду, как это могло быть, ощутить силы земли…
Через неделю взволнованные родственники отыскали его на вершине полуразрушенной башни. В пыли, среди каменных обломков, поросших ржавым лишайником, лежал совершенно седой мальчик. Его широко распахнутые глаза заволокла белая непрозрачная пелена, пальцы были стерты в кровь о камни пола, а губы искусаны в клочья. Он был мертв уже неделю, но несмотря на жаркое солнце и влажный воздух казалось, что смерть застигла его минуту назад.
Когда земле свой лик откроет надменно-бледная Луна,
В тоске надуманной припомнит ту власть, что ей на век дана –
И вновь, в который раз, накроет души огонь та пелена,
Что злой, слезливой, нетерпимой Луной-старухой сплетена…
Не надо брать с собой огня, оставь клинок как был он, в ножнах,
Иди в молчанье, одинок, ступай по камню осторожно,
Травы не мни, не трогай стены, путей ищи в трактатах ложных,
Не пей воды, вина не пей… Не говори о деле сложном.
Забыв о вечности вопросах, смотри как тени вкруг бегут,
Как грань тонка: не надо думать, не трогай тонкий хлысткий прут,
Оставленный у стены мира каким-то мудрым старцем – врут
Все притчи. Ты о доме вспомнив, возьми уж лучше старый трут…
Зажечь свечу в окне – не виден так будет лунный блёклый свет.
Прислушайся – из всех, мной данных, то самый действенный совет.
Скажем так, этюд в цветистых эпитетах для заполнения пространства...
Пелена.
Он лежал на потрескавшихся камнях некогда гладко отполированного мраморного пола и неотрывно смотрел в небо.
Ещё полчаса, и ночь окончательно войдет в свои права, далёкие миры нестерпимо ярко засверкают на тёмно-синем полотне над его головой, а последняя полоска голубизны, окаймляющей опрокинутую чашу небес, сойдет на нет и растворится за горизонтом.
Спина начинала тихонько ныть от непривычно твердого камня под ним, мышцы шеи затекли от долгой неподвижности, и он боялся, что при попытке повернуть голову он себе что-нибудь потянет. Старый седой мох под пальцами уже давно был весь смят в порошок, соломина в зубах превратилась в измочаленную нитку, а вся вековая пыль, что он поднял, неуклюже взбираясь на башню, осела прямо на него и теперь нестерпимо щипала лицо и запястья. Он лежал здесь уже третий час.
Прикрыв глаза, уже в который раз он прогонял перед внутренним взглядом завораживающие картины утерянного прошлого – таким, как оно ему представлялось… Величественные башни замка сверкают в закатных лучах, торжественная процессия медленно обходит периметр донжона, звучит прекрасная музыка, подобной которой с тех пор никто не создал, серебряные знамена плещут по ветру… В сопровождении жрецов и советников наследник поднимается на башню… Его сверкающие одежды расшиты таинственными рунами, на голове его золотой обруч не дает свободно рассыпаться водопаду белоснежных волос, а в перламутровой дымке глаз сверкает лунная искра зрачков, когда он соизволяет остановить свой взор на чём-либо достаточно долго… Вот они на крыше, со всеми церемониями ему помогают лечь в центр тщательно прорисованного магического круга… Он проведет здесь ночь, внимая дыханию Вселенной, а на рассвете станет полноправным правителем этих земель, и золотой дракон прилетит к нему, чтобы склонить голову в поклоне перед новым хозяином…
Родители и наставники считали его увлечение древними легендами чрезмерным. Знакомые одногодки просто-напросто называли его психом – только за то, что он любил сидеть в старой городской библиотеке, часами перелистывая страницы книг – до древних свитков его никто не допустил бы, да он и не смог бы прочитать руны, которыми они были покрыты, но ему хватало и переводов-пересказов, собранных трудами поколений историков. Оставшееся время он проводил у карт, отыскивая на них руины замков и мечтая однажды увидеть их в живую, а не на фотографиях. Через какое-то время взрослые сдались и оставили его в покое. И даже разрешили ему съездить на каникулах сюда – в дельту реки, далеко от города, к остаткам дворца древних правителей этой земли.
И вот он лежал на вершине Башни Посвящения, как он называл её про себя, смотрел на гаснущее зарево заката и мечтал о белом одеянии и золотой короне. Ну или хотя бы о белых волосах и изящном телосложении легендарных Высших. Увы, все, что у него было, это уже неделю как немытые, неаккуратно стриженые черные волосы, болотного оттенка глаза, и бестолково длинные руки и ноги подростка. Про одежду и вовсе лучше было не вспоминать, особенно после дня лазанья по пыльным руинам под жарким июньским солнцем.
Но как же это прекрасно, и как ужасно, что это утеряно! Единение с природой… Властитель земли, слившийся с ней всем своим существом. Чувствовать жизнь вокруг, как свою собственную…
Вглядываясь в звездное небо до рези в глазах, до слез, шептал он в ночи самодельные молитвы и заклинания. Снова и снова представлял себе величественных драконов и единорогов, выходящих из леса навстречу ему. Облизывая пересохшие губы и сжимая замерзшие пальцы в кулаки, крепко зажмуривался и видел перед собой жрецов и флаги, слышал далекий шум толпы, и снова приходил в себя, вжимаясь спиной в быстро остывающие плиты пола. Почувствовать, ну хоть на секунду, как это могло быть, ощутить силы земли…
Через неделю взволнованные родственники отыскали его на вершине полуразрушенной башни. В пыли, среди каменных обломков, поросших ржавым лишайником, лежал совершенно седой мальчик. Его широко распахнутые глаза заволокла белая непрозрачная пелена, пальцы были стерты в кровь о камни пола, а губы искусаны в клочья. Он был мертв уже неделю, но несмотря на жаркое солнце и влажный воздух казалось, что смерть застигла его минуту назад.
Когда земле свой лик откроет надменно-бледная Луна,
В тоске надуманной припомнит ту власть, что ей на век дана –
И вновь, в который раз, накроет души огонь та пелена,
Что злой, слезливой, нетерпимой Луной-старухой сплетена…
Не надо брать с собой огня, оставь клинок как был он, в ножнах,
Иди в молчанье, одинок, ступай по камню осторожно,
Травы не мни, не трогай стены, путей ищи в трактатах ложных,
Не пей воды, вина не пей… Не говори о деле сложном.
Забыв о вечности вопросах, смотри как тени вкруг бегут,
Как грань тонка: не надо думать, не трогай тонкий хлысткий прут,
Оставленный у стены мира каким-то мудрым старцем – врут
Все притчи. Ты о доме вспомнив, возьми уж лучше старый трут…
Зажечь свечу в окне – не виден так будет лунный блёклый свет.
Прислушайся – из всех, мной данных, то самый действенный совет.